Как правило, невежды думают, будто буддисты верят в перевоплощение, даже в метемпсихоз. Но они заблуждаются. На самом деле буддизм учит только, что энергия, полученная в результате духовной и физической деятельности какого-либо существа, порождает после его смерти новые явления духовного и физического порядка. Мистики Тибета трактуют вопрос о смерти глубже, чем большинство других буддистов.

В педагогическую систему учителей-мистиков не входят длительные наставления о заблуждениях и истине. Они применяют наглядный метод, предоставляя ученикам возможность черпать знания из наблюдений и личного опыта, долженствующих развить в них способность мыслить самостоятельно. Тибет - страна демонов. Если судить по народным поверьям, то злые духи по численности превышают человеческое население страны. Чтобы отучить доверчивого и трусливого ученика бояться демонов, ламы прибегают к приемам, на первый взгляд, смехотворно нелепым, но на самом деле - принимая во внимание уровень подопечных - варварски жестоким.

Если ученик обретает неверие прежде, чем оно может быть ему полезно, то часть упражнений, рассчитанная на воспитание в нем бесстрашия, останется безрезультатной(здесь заложен глубокий смысл, но дальше писать отсюда не стала, вдруг кому помешает - примечание звездочки).

Теперь я поняла, что такое обряд "тшед" для тех, кто подпадает под гипноз его ритуала. Не было ни малейшего сомнения, что несчастный действительно переживал все муки человека, раздираемого на части и пожираемого заживо страшными чудовищами. Дико озираясь по сторонам, трапа обращался к невидимым существам. Казалось, что его обступают целые толпы пришельцев из иных миров, и он созерцает страшные нездешние видения.

Зрелище было не лишено интереса, но я не могла наблюдать его хладнокровно. Несчастный безумец убивал сам себя. Вот в чем заключалась причина его недуга, почему он там упорно отказывался от моих бесполезных для него лекарств. Мне очень хотелось избавить юношу от терзавшего его кошмара, но я колебалась, зная, что всякое вмешательство означает нарушение установленного правила: начавший обряд "тшед" должен совершать его самостоятельно. Пока я пребывала в нерешительности, до меня опять донеслось рычание волка. Зверь стоял перед нами на вершине утеса и, застыв на месте и ощетинившись, вперил взгляд в сокрушенную палатку, будто и он видел там что-то страшное.

Молодой монах продолжал корчиться как бесноватый и издавать вопли мученика. Я больше не могла выдерживать и бросилась к нему. Но, едва я попала в поле его зрения, как он принялся призывать меня неистовыми жестами.

– О, приди, алчущий, – кричал он, – пожирай тело мое, пей кровь мою!…

Он принял меня за демона!… Как мне не было его жаль, я чуть не расхохоталась.

– Успокойтесь, – сказала я ему, – здесь нет никаких злых демонов. Перед вами преподобная женщина-лама. Вы меня знаете.

Он, очевидно, ничего не слышал, и продолжал предлагать мне себя на ужин.

Мне пришло в голову, что в лунном сиянии моя тога придает мне сходство с призраком. Скинув ее с плеч на землю, я тихо заговорила: Посмотрите на меня, теперь вы меня узнаете?

Напрасно. Несчастный мальчик бредил. Он простирал руки к моей недвижной тоге, взывая к ней, как к запоздавшему на пир демону.

Не нужно было вмешиваться. Я только еще больше взволновала этого несчастного. Пока я размышляла, что предпринять дальше, направлявшийся ко мне неверными шагами трапа, споткнувшись о колышек палатки, тяжело рухнул на землю и замер. Очевидно, он был в глубоком обмороке. Я следила издали, не поднимается ли он, но подойти к нему не решалась, чтобы не напугать его еще больше. Наконец, он зашевелился, и я сочла за лучшее удалиться.

Я решила рассказать ламе, что происходит с его учеником. Вероятно, юноша вообще подвержен припадкам, и не исключено, Рабджомс Гиатсо знает об этом. Но сегодня ночью его болезненное состояние, по-видимому, особенно обострилось. Может быть, учитель пошлет за ним другого трапа и избавит его от мучений. Я поспешила спуститься с горы вниз. Еще долго до меня доносились звуки канглинга, изредка сопровождаемые воем волка. Шум становился все глуше, пока окончательно не замер, и я снова с наслаждением погрузилась в безмятежную тишину пустыни. Крошечная звездочка в темной горной расселине – слабый свет маленького алтарного светильника – служила мне маяком. Я обошла палатку, где, по всей вероятности, уже спал второй ученик ламы, и быстро поднялась к пещере.

Рабджомс Гиатсо был погружен в медитацию. Когда я приподняла завесу у входа и заговорила с ним, он, не меняя позы, [b]только поднял глаза на меня. Несколькими словами я рассказала ему, в каком состоянии я оставила его ученика.

Лама слабо улыбнулся:

– По-видимому, вы знакомы с обрядом "тшед", Жетсюнма,* (*Высокочтимая, чрезвычайно почтительное обращение к женщине, занимающей высокий сан в религиозном ордене ламаистов. – Прим.авт.) не правда ли, – спросил он спокойно.

– Да, я сама совершала этот обряд.

Он молчал.

Я подождала немного и, видя, что лама совсем забыл о моем существовании, снова попыталась воззвать к его состраданию.

– Римпотше (драгоценный; очень почтительное обращение), я серьезно предупреждаю вас. Я обладаю познаниями в медицине и знаю, что от испытываемого ужаса ваш ученик может серьезно заболеть или даже сойти с ума. Мне показалось, что он на самом деле чувствует, будто его пожирают заживо.

– Конечно, он чувствует это, – все так же невозмутимо ответил лама, – и не подозревает, что он пожирает сам себя. Может быть, когда-нибудь он это поймет…

Я было собралась возразить, что прежде чем бедняга что-нибудь поймет, он, вероятно, предоставит возможность другим совершить обряд "тшед" над собственным трупом. Но лама угадал мою мысль и, не дав мне вымолвить и слова, снова заговорил, слегка возвысив голос:

– Из ваших слов можно заключить, что вы избрали "прямой путь" (путь мистиков). Разве ваш духовный наставник не говорил о подстерегающих вас на этом пути опасностях, и разве не по доброй воле подверглись вы тройному риску: болезни, безумию и смерти? Трудно, – продолжал лама, – совершенно избавиться от иллюзий, рассеять мираж воображаемого мира и отрешиться от верований в химеры. Знание истины (буквально, лицезрение истины) драгоценная жемчужина, и за нее приходится дорого платить. Существует множество путей достигнуть "тхарпа" (высшее освобождение, духовное просветление). Может быть, ваш способ менее примитивен и жесток, чем путь того, кого вы жалеете, но я уверен, и ваш путь не сладок. В противном случае он ничего не стоит. Теперь идите в свою палатку. Если захотите меня видеть, можете придти днем.

Те, кто постиг скрытый смысл "тшед", могут обходиться без инсценировки обряда. Он сводится для них к безмолвной медитации. В процессе ее они должны мысленно переживать все перипетии трагедии. Вскоре и это упражнение, в свою очередь, становится бесполезным

Все перипетии, связанные с согласием учителя мистики принять ученика, первые годы послушничества, уготованные ученику испытания и обстоятельства, сопровождающие его духовное прозрение, представляют прекрасный материал для увлекательного романа. По всему Тибету ходит множество историй об удивительных приключениях наших дней или же дней давно минувших. Они записаны в биографиях знаменитых лам, закреплены преданием, рассказываются очевидцами. При переводе на чужой язык, при чтении в странах, где мысли, нравы, внешность – все совсем другое, чуждое Тибету, – очарование этих причудливых ламаистских "золотых легенд" рассеивается. Но когда хватающие за сердце интонации рассказчика звучат в полумраке монашеской кельи или под каменными сводами пещеры отшельника, в них снова трепещет душа Тибета во всей своей самобытности – примитивная и могучая, томящаяся по неведомому совершенству.

Никто не смеет разрушать того, чего он не в силах восстановить

ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНАЯ И ПОУЧИТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ)

Я знала другого монаха, воодушевляемого в своем стремлении обрести духовного наставника далеко не такими возвышенными целями. Его история послужит контрастом к первой и даст читателю представление о другой стороне психологии тибетцев.

Карму Дорджи из бедной и незнатной семьи еще совсем ребенком поместили в монастырь. Там он оказался мишенью для насмешек и презрения монашков из более состоятельных и знатных семейств. Когда Дорджи подрос, издевательства над ним не прекратились, но характер их несколько изменился. Многие его товарищи постоянно, даже молча, умели подчеркнуть разницу в их происхождении. Карма Дорджи отличался гордостью и редкой силой воли. Он рассказывал мне, как еще маленьким мальчиком дал себе клятву стать выше всех унижающих его товарищей. Благодаря простому происхождению и сану монаха, перед ним был открыт только один путь: нужно было стать отшельником, великим магом, одним из тех, кто порабощает демонов, превращая их в покорных работников. Тогда он увидит, как затрепещут перед ним все его обидчики.

Обуреваемый такими, весьма неблагочестивыми мечтами, Дорджи попросил настоятеля монастыря дать ему отпуск на два года, так как он желает предаваться медитации в лесном уединении. В таких просьбах отказа никогда не бывает, Дорджи взобрался на высокую гору, нашел подходящее место у родника и построил там себе хижину. Чтобы лучше уподобиться аскетам, владеющим искусством развивать внутреннее тепло, он, не теряя времени, разделся догола и перестал стричься. Люди, изредка приносящие ему припасы, всегда, даже среди зимы находили его обнаженным и сидящим в позе глубокого созерцания. О нем начали поговаривать, но это было еще очень далеко от вожделенной славы. Он понял, что отшельничеством и наготой многого не добьется, и снова спустился в монастырь. На этот раз он просил разрешения уйти на поиски гуру в чужие края. Никто его не удерживал.

Его странствия были гораздо удивительнее, чем путешествия Иешеса Гиатзо. Последний, по крайней мере, знал, куда идет, а Карма Дорджи не имел об этом ни малейшего представления. Ему никак не удавалось найти для себя достойного учителя, и он решил прибегнуть к оккультным средствам. Вера Кармы Дорджи в богов и демонов была беспредельной. Он знал наизусть историю Милареспы, обрушившего дом на головы своих врагов. Он помнил еще много преданий о "Великих духах зла", приносивших по требованию мага в середину магического круга "кйилкхор" окровавленные головы его недругов. Дорджи был немного знаком с искусством "кйилкхор". Он построил магический круг из камней на дне глубокого ущелья и начал заклинать грозных духов направить его к одному из повелевающих ими магов-учителей. На седьмую ночь раздался оглушительный гул. Протекавший по ущелью поток неожиданно вздулся. Водяной вал, возникший, должно быть, из-за прорыва горного резервуара или выпавшего выше в горах ливня, внезапно хлынул в ущелье и смыл молодого монаха вместе с "кйилкхором" и его нищенскими пожитками. Ему необыкновенно повезло. Он не утонул. Перекатывая Дорджи вместе с валунами, поток выбросил его при выходе из ущелья на мель в огромной долине. Когда рассвело, Карма увидел прямо перед собой на склоне горы приютившийся под сенью каменной стены "рите" (обитель отшельника).

В лучах восходящего солнца выбеленный известью домик был облит бело-розовым сиянием. Чудом уцелевшему монаху показалось, будто от домика к нему тянутся, осеняя ореолом его чело, длинные золотые лучи. Конечно, так долго разыскиваемый учитель живет именно здесь. Никаких сомнений о вмешательстве оккультных сил, ответивших на его призыв, у Дирджи не было. Ведь он собирался подняться по ущелью, а они его направили (правда, немного бесцеремонно) вниз в долину, прямо к этому рите. Карма Дорджи, приятно польщенный оказанной ему услугой, даже не вспомнил об унесенных потоком припасах и одежде. В том же виде, в каком он, в подражание Херуки (персонаж ламаистского пантеона, изображаемый в виде нагого анахорета) священнодействовал возле своего кйилкхора – т.е. совершенно голый – он отправился к обители учителя.

В это время один из учеников пустынника спускался с горы по воду. При виде возникшего перед ним удивительного прохожего, он чуть было не уронил кувшин. Климат Тибета сильно отличается от климата Индии. Если в Индии нагих аскетов или лже-аскетов легион, и никого они удивить не могут, в "Стране Снегов" дело обстоит по-иному. Только очень немногие из налджорпа присваивают себе обычай ходить без одежды, но они живут в стороне от всех дорог, в складках высоких горных хребтов, и их обычно никто не видит.

– Кто живет в этом рите? – осведомился Карма Дорджи.

– Мой учитель, лама Тобсгиес, – ответил монах.

Кандидат в маги больше ни о чем не спрашивал. О чем еще ему было спрашивать? Он знал все заранее – боги привели его к достойному его учителю.

– Ступай, скажи ламе, что Тше-Кионг* (*"Покровители религии", боги или демоны, по верованиям тибетцев, давшие клятву защищать буддистское учение от его противников. – Прим.авт.) прислали ему ученика, – торжественно произнес Карма Дорджи.

Совсем ошалев, молодой водонос отправился с докладом к учителю, и тот приказал ввести посетителя. Карма Дорджи благоговейно распростерся перед ламой и снова представился в качестве ученика, приведенного высшими существами "к самым ногам учителя".

Лама Тобсиес был ученым. Внук китайского чиновника, женатого на тибетке, он несомненно унаследовал от того предка склонность к любезному агностицизму и, по-видимому, удалился в пустыню просто из-за аристократического пристрастия к одиночеству и желания спокойно работать, а не по какой-нибудь другой причине. По крайней мере, из описания Кармы Дорджи я его представляю себе именно таким. Дорджи рассказывал о нем со слов прислуживавших ламе монахов, поскольку его знакомство с ламой (как это выяснится дальше) было очень кратковременным.

Обитель Кушога Тобсгиеса по своему местоположению соответствовала правилам, изложенным в древнебуддийском Священном Писании: "не слишком близко к селению и не слишком далеко от селения". Перед окнами ламы широко раскинулась пустынная долина. За горным перевалом на расстоянии, по меньшей мере полудня ходьбы, находилась деревня.

Домик был обставлен с аскетической простотой, но в нем была большая, хорошо подобранная, библиотека, и несколько красивых "тхангка" (картины, написанные на ткани, которую можно свернуть наподобие японских какемоно) на стенах давали понять, что отшельник не был беден и хорошо разбирался в искусстве.

Карма Дорджи, здоровенный детина, все одеяние которого состояло из шевелюры, заплетенной в одну длинную, до пят, и еще удлиненную хвостом яка косу, должен был представлять странный контраст с миниатюрным изысканным ученым. Лама выслушал рассказ о кйилкхоре, чудесном разливе ручья и, когда Дорджи опять повторил, что к ногам учителя его привели оккультные силы, ограничился замечанием: место, куда Дорджи доставили воды потока, находится довольно далеко от его обители. Затем он осведомился, почему кандидат в колдуны путешествует без одежды. В ответ Дорджи, преисполненный сознания собственной значительности, поведал ему о своей двухлетней жизни в лесу нагишом. Лама с минуту его рассматривал, затем позвал одного из слуг и сказал ему просто:

– Проводите этого беднягу на кухню, посадите у очага и дайте ему очень горячего чаю. Постарайтесь еще найти для него старую одежду из овчины. Он мерзнет уже много лет.

И лама отпустил его. Конечно, Карме Дорджи было приятно напялить пожалованный ему меховой плащ, хотя это были сплошные лохмотья. После ванны хорошо было погреться у огня и подкрепиться горячим чаем, щедро приправленным коровьим маслом. Но это чисто физическое удовольствие омрачалось чувством оскорбленного тщеславия. Лама не оказал ему приема, подобающего прибывшему таким чудесным образом ученику. Тем не менее, Дорджи надеялся, что когда его силы восстановятся, он сумеет лучше объяснить учителю, кто он такой и чего добивается. Но лама Тобсгиес больше его не приглашал и, казалось, забыл о его существовании. Все-таки, было ясно, что он сделал относительно Дорджи распоряжения, так как его очень хорошо кормили и выделили место у очага.

Шли дни за днями. Дорджи начал терять терпение. Уютная кухня стала казаться ему темницей. Он попытался было работать – ходить по воду, собирать топливо, но ученики ламы к работе его не допустили. – Учитель велел, чтобы он ел и грелся у огня, – говорили они, – никаких других приказаний не поступало. Карме Дорджи было стыдно: с ним обращались как с домашней кошкой или собакой – о них заботятся, но ничего с них не спрашивают. Он все больше тяготился своим бездействием. Первое время он не раз просил товарищей напомнить о нем учителю, но те просили извинить их: они не могут себе этого позволить. Римпотше ("драгоценный", чрезвычайно почтительный титул в разговоре с ламой или о нем) позовет его, если захочет его видеть. Карма больше не смел повторять свою просьбу. Единственным утешением для него стало теперь подстерегать появление ламы, изредка выходившего отдохнуть на маленьком балкончике перед своей комнатой, или же прислушиваться, как лама объяснял иногда какой-нибудь философский трактат ученикам или случайному гостю. Если не считать этих редких просветов в его существовании, время для него тянулось медленно и бесплодно, и он снова мысленно переживал все приключения, направившие его в эту обитель. Так прошло немногим больше года. Дорджи захандрил. Он мужественно перенес бы по воле ламы самые тяжелые испытания, но такое полное забвение приводило его в отчаяние. Он уже начинал подозревать, не узнал ли Кушог Тобсгиес, благодаря своему оккультному могуществу, о его низком происхождении (Дорджи его предусмотрительно скрыл от ламы) и не презирает ли его теперь. Оказываемое ему гостеприимство было просто подаянием из жалости. Он не мог избавиться от этой мысли, она его терзала. Дорджи был убежден – его привело к ламе чудо, и во всем мире для него другого учителя не существует. Ему и в голову не приходило возобновить свои поиски. Но, порой, его стала посещать мысль о самоубийстве.

Карма Дорджи совсем погибал от отчаяния, когда к анахорету прибыл с визитом племянник. Племянник был ламой-тюльку, настоятелем одного монастыря, и путешествовал в сопровождении многочисленной свиты. Блистательный лама, сияя золотом парчовых одежд, в искрящейся, похожей на остроконечную пагоду, шляпе из позолоченного дерева, в окружении приближенных остановился у подножия горы. Слуги раскинули красивые палатки, и, освежившись чаем, присланным дядей-отшельником в огромном серебряном чайнике, тюльку поднялся в домик своего родственника. В один из последующих дней племянник заметил странную фигуру Кармы Дорджи в лохмотьях мехового плаща и с ниспадающей до пят шевелюрой. Он заговорил с ним, спросив, почему он всегда сидит у очага. Дорджи ухватился за этот случай, как за новую милость богов, наконец-то снова обративших к нему свои взоры. Он представился ламе, перечислив все свои заслуги и знания, не забыв упомянуть о своем отшельничестве в лесу, кйилкхоре в горах, разливе потока, прибытии к сияющему рите, об отраженных от обители и осенивших его чело лучах. Он закончил жалобой на забвение, в котором пребывает теперь по воле ламы, и просьбой к тюльку походатайствовать о нем перед дядей. Судя по рассказам Дорджи, тюльку был по своему складу похож на своего дядюшку и не был склонен видеть вещи в черном свете. С удивлением рассматривая верзилу Дорджи, он спросил, чему он хочет научиться у ламы. Наконец-то нашелся человек, принимающий в нем участие! Кандидат в колдуны преисполнился прежней самоуверенности. – Я хочу, – ответил он, – приобрести магические способности, летать по воздуху и сотрясать землю. Из предосторожности Дорджи не заикнулся о причине своих желаний. Тюльку все это, должно быть, позабавило. Тем не менее, он обещал просителя замолвить за него словцо дяде. Но за две недели пребывания в их обители лама ни разу больше не посмотрел в его сторону. Тюльку распростился с дядей и собирался спуститься в долину, где ждала наготове его свита. С порога домика ламы были хорошо видны слуги, державшие под уздцы горячих коней, покрытых попонами из красного или желтого сукна. Седла и сбруя с украшениями из полированного серебра сияли в лучах утреннего солнца. Карма Дорджи машинально созерцал это зрелище, думая: "Вот уезжает мой заступник, не передав никакого ответа на просьбу". С его отъездом он терял последнюю надежду. Он собирался по обычаю приветствовать ламу прощальными коленопреклонениями, как вдруг тот отрывисто бросил ему:

– Следуйте за мной.

Карма Дорджи немного удивился. От него здесь никогда не требовали никаких услуг. Чего хочет от него тюльку? Палатки и поклажу, упакованные слугами, отправили еще на заре с караваном вьючных животных. Может быть, он забыл что-то передать дяде?

Спустившись с горы, тюльку обратился к Дорджи:

– Я передал Кушогу Римпотше о вашем желании овладеть магическими знаниями, о которых вы говорили, – сказал лама. – Он ответил, что вам для этого нужно изучить некоторые оккультные труды. Здесь в обители их нет, но они имеются в моем монастыре, и Римпотше приказал мне взять вас с собой и дать вам возможность начать обучение. Для вас приготовлена лошадь. Вы поедете с моими трапа. Сказав это, он отвернулся от Дорджи и присоединился к небольшой группе монастырских сановников из сопровождающей его свиты.

Все склонились в прощальном поклоне в направлении обители, почтительно приветствуя ламу Тобсгиеса, а затем вскочили с седла, пустив лошадей с места крупной рысью. Карма Дорджи остолбенел. Один из слуг толкнул его, вручая ему уздечку лошади… Не сознавая, что с ним происходит, он очутился в седле и поскакал вместе со слугами. Путешествие прошло без приключений. Тюльку не обращал ни малейшего внимания на Дорджи, разделявшего трапезу и ночлег со слугами-монахами.

Монастырь тюльку был не таким огромным, как некоторые тибетские гомпа, но, несмотря на свои скромные размеры, выглядел очень благоустроенным, и действительность соответствовала его внешнему виду.

На четвертый день по приезде один из трапа пришел известить Карму Дорджи, что тюльку приказал отнести в "тсхамс кханг" собрание книг, которые Кушог Тобсгиес рекомендует ему прилежно изучать, если он хочет добиться желаемой цели. Монах прибавил: во время затворничества Дорджи будут регулярно присылать из монастыря необходимые припасы. Монах привел Дорджи к домику, расположенному в красивом месте недалеко от монастыря. Из окна был прекрасный вид на позолоченные кровли монастырских строений, под ними расстилалась долина в рамке из поросших лесом склонов. Возле маленького алтаря на полках стояло около тридцати огромных фолиантов, тщательно обернутых и зажатых ремешками между покрытыми резьбой дощечками. Будущий маг обрадовался: наконец-то к нему начинают относиться с должным почтением.

Уходя, трапа предупредил его – тюльку совсем не предписывает ему строгого затворничества "тсхамс". Он волен жить, как ему заблагорассудится – ходить по воду к ближайшему источнику и даже на прогулку. Потом трапа показал, где сложены провизия и топливо, и ушел.

Карма Дорджи погрузился в чтение. Он выучил наизусть множество магических формул и повторял их, надеясь в конце срока обучения узнать точную их интонацию у своего гуру, ламы Тобсгиеса, так как рассчитывал с ним потом увидеться. Он построил множество кйилкхоров по рецептам из этих книг и расходовал муку и масло для изготовления ритуальных пирогов "торма" самых разнообразных форм больше, чем для собственного стола. Кроме того, следуя изложенным в книгах указаниям, он предавался частым медитациям. Его рвение не ослабевало в течение почти полутора лет. Он выходил только зачерпнуть воды, ни единым словом не обмолвился с трапа, приходившим дважды в месяц пополнить запасы провизии, и ни разу не позволил себе подойти к окну. Мало-помалу в его медитации начали просачиваться совсем новые для него мысли. В некоторых всплывающих в памяти фразах из прочитанных книг, в некоторых диаграммах для него вдруг открывался новый смысл. Наконец, однажды он остановился перед открытым окном, глядя на хлопотливо снующих монахов, вышел, поднялся на гору, подолгу рассматривая растения, камни, струи неутомимого ручья, летучие тучки в небе, игру света и тени; потом долго сидел, созерцая разбросанные в долине селения, наблюдая работу крестьян в поле, бредущих по дороге вьючных животных и пасущийся на пастбище скот.

Каждый вечер Дорджи зажигал маленький светильник на алтаре и погружался в медитацию. Но теперь он не стремился выполнять описанные в книгах обряды, чтобы вызывать духов в разных обличьях. До глубокой ночи, иногда до рассвета он оставался недвижим, без чувств и без мыслей, и ему чудилось, будто он сидит на берегу призрачного океана и видит, как наплывает готовая поглотить его ослепительно-белая стихия.

Прошло еще несколько месяцев. Однажды, днем ли, ночью ли – он не знал – Карма Дорджи почувствовал, как тело его приподнялось со служившей ему сиденьем подушки. Не меняя позы медитации, со скрещенными ногами он перенесся через порог и полетел вперед. Скоро он увидел внизу родной край и свой монастырь. Было утро. Трапа выходили с общей молитвы, Карма узнал многих: сановников, тюльку, прежних товарищей. Они выглядели усталыми, озабоченными и печальными. Он рассматривал их с участливым любопытством. С высоты, на которой он парил, они казались такими маленькими! Как они поразятся, испугаются, когда увидят его! И все падут ниц перед ним – магом, владеющим сверхъестественным могуществом. Последняя мысль заставила его улыбнуться от жалости. Он вдруг почувствовал усталость при виде этих пигмеев, они его больше не интересовали. Он вспомнил о блаженстве, наплывавшем на него вместе с приливами странного океана белого цвета. Ни одна волна не бороздит его безмятежной поверхности. Нет, он им не покажется. Какое ему дело до того, что они думают, что ему до его собственных размышлений об их былом пренебрежении, о сладости мести… Он полетел прочь. Вдруг монастырские здания внизу зашатались, затряслись, развалились. Окружающие горы беспорядочно задвигались, вершины обрушились и на их месте стали возникать новые. Солнце низринулось и промчалось, пересекая небо, как метеор. Продырявив небесную твердь, явилось второе солнце. Ритм этого фантастического хаоса все возрастал. Дорджи теперь различал только пенящиеся волны неистового потока, состоящего из всех существ и вещей вселенной…

Подобные видения у тибетских мистиков не редкость. Их не следует смешивать со снами. Переживающий их не спит и, зачастую во время своих необыкновенных странствий чувствуя смену местности и обстановки, сохраняет достаточно четкое сознание своей личности и места, где он на самом деле находится. Очень часто также при возникновении видений, мистик в состоянии транса вполне сознательно желает, чтобы никто не пришел, не заговорил с ним, не позвал, не постучал в дверь и т.д., и боится этого. Хотя он не в силах ни заговорить, ни пошевелиться, он слышит и понимает все, что вокруг него делается. Шум, суета часто вызывают у него болезненные ощущения и, если его насильственно выводят из этого психического состояния, или же по какой-нибудь причине ему приходится самому с большой затратой сил освобождаться от него, испытываемое при этом нервное потрясение вызывает сперва мучительный шок, а потом длительное недомогание. Именно чтобы избежать этого шока и пагубных последствий для здоровья при его повторении, были выработаны правила, определяющие способ выхода из состояния медитации, даже обычного, если оно несколько затянулось. Например, рекомендуется медленно поворачивать голову справа налево, массировать себе лоб, вытягивать руки, соединяя кисти рук за спиной и откидывая назад торс и т.д.Каждый выбирает подходящие для себя упражнения.

Среди членов секты Зен в Японии монахами практикуется групповая медитация в общем помещении, где специальный опытный наблюдатель, умеющий распознавать признаки усталости, подбадривает утомленных, оживляя в них энергию сильным ударом палки по плечу. Все испытавшие это средство единодушно утверждают, что получали при этом приятное ощущение нервной разрядки.

Вернувшись из своего необыкновенного путешествия, Карма Дорджи посмотрел вокруг себя: книги на полках, алтарь, очаг – ничего не изменилось, все было таким же, ставшим уже привычным за три года жизни в этой келье. Он встал и подошел к окну монастырь, долина, поросшие склоны гор – все выглядело обычно, буднично, и все-таки было совсем другим. Карма очень спокойно развел огонь. Когда дрова вспыхнули, он взял нож, отрезал свои длинные волосы налджорпа и бросил их в пламя. Потом приготовил чай, степенно поев, собрал немного провизии, взвалил котомку на плечи и вышел, старательно заперев за собой дверь "тсхамс кханга". В монастыре Дорджи направился к резиденции тюльку и, встретив по дороге слугу, попросил его сообщить ламе, что он уходит и благодарит ламу за его доброту к нему. Затем он удалился.

Дорджи отошел уже довольно далеко, когда услышал, что его кто-то зовет. За ним бежал один из монахов знатного происхождения из свиты ламы.

– Вас завет Кушог Римпотше, – сказал монах. Карма Дорджи вернулся.

– Вы нас покидаете? – вежливо осведомился лама. – Куда вы направляетесь?

– Поблагодарить моего гуру, – ответил Карма. Тюльку помолчал немного, а затем сказал печально:

– Вот уже больше шести месяцев, как мой уважаемый дядя покинул этот мир скорби.* (*"Покинуть мир скорби" (нья-ниен лес дес сонг) – почтительное выражение, означающее, что святой лама скончался, т.е. достиг нирваны.)

Карма Дорджи не произнес ни слова.

– Если вы хотите отправиться в его "рите", я дам вам лошадь, продолжал лама. – Это будет прощальный подарок покидающему меня гостю. В "рите" сейчас живет один из учеников Римпотше. Вы его там увидите.

Карма поблагодарил, но ничего не принял. Через несколько дней он снова увидел маленький домик, когда-то излучавший осенившее его голову сияние. Он вошел в комнату, где побывал только один раз, в день своего прихода в обитель, и долго лежал, распростершись, перед креслом ламы. Затем он провел ночь в медитации. Утром он распрощался с новым отшельником и тот передал ему принадлежавший покойнику-ламе зен: старый лама, умирая, распорядился отдать его Дорджи, когда он выйдет из своего "тсхамс кханга".

С этого времени Карма Дорджи бродил по стране, как и знаменитый аскет Милареспа, которым он восхищался и глубоко уважал. Когда я познакомилась с Дорджи, он был уже не молод, но, по-видимому, не собирался обосноваться где-нибудь постоянно.

Вот и сказочки))) Сапоги-скороходы...а оказывается совсем не сказочки...

Под общим названием "лунг-гом" тибетцы объединяют многочисленные упражнения, преследующие различные цели: одни – духовные достижения, другие – физические. Эти упражнения комбинируют концентрацию мысли с разнообразной дыхательной гимнастикой. Но название "лунг-гом" применяется преимущественно для обозначения особого вида полудуховной, полуфизической тренировки, развивающей сверхъестественные скорость и легкость движений. Знания "лунг-гом-па" удостаивается атлет, способный пробегать с необыкновенной быстротой большие дистанции, нигде не отдыхая и ничем не подкрепляясь в пути. Тибетцы любят рассказывать о "лунг-гом-па", и во многих древних преданиях можно найти примеры сверхъестественных пешеходных переходов, совершаемых со сказочной быстротой. В автобиографии Милареспы мы читаем о жившем у его учителя черной магии монахе, бегавшем быстрее лошади. Сам Милареспа гордился, что после соответствующей тренировки ему удалось совершить в несколько дней переход, обычно продолжающийся больше месяца. По словам Милареспы, в основе этой необыкновенной способности лежит умелое регулирование "внутреннего воздуха".

Следует отметить, что для подвигов "лунг-гом-па" нужна скорее необыкновенная выносливость, чем быстрота хода в течение определенного отрезка времени. Задача состоит не в пробеге с максимальной скоростью дистанции в 12- 15 км, как в наших спортивных состязаниях, но, как уже говорилось выше, в безостановочных переходах в несколько сот километров равномерным, необычайно быстрым шагом.

Дополнительно к полученным понаслышке сведениям о методах тренировки "лунг-гом-па", мне довелось видеть несколько из них в действии. Очевидно, хотя большинство монахов и выполняют упражнения системы "лонг-гом-па", все же очень немногие из них достигают желаемых результатов, и настоящие "лунг-гом-па" встречаются очень редко.

Тибетцы строго разграничивают переходы, совершаемые "лунг-гомпа" произвольно, и переходы "памо" – одержимых медиумов, впадающих в состояние транса помимо собственной воли. Последние устремляются вперед, не имея перед собой никакой цели.

В Гималаях люди, страдающие этим странным заболеванием, встречаются довольно часто. Я знаю очень милую фермершу, совершенно здоровую психически, но подверженную подобным припадкам. Как она ни горюет, но избавиться от них никак не может. Иногда у себя во время семейного обеда она вдруг вскакивает, выходит из дома и ненормально быстрым шагом мчится вперед по горам и лесам. Ничто не может ее удержать. В период дождей эта женщина переходит бурные потоки, погружаясь в воду выше пояса. Она ничего не чувствует и действует бессознательно. Обычно такое путешествие приводит ее в дом ее родителей. Тут она вспоминает, что с ней произошло, приходит в себя и горько плачет.

Туземцы убеждены, что попытка остановить силой такого одержимого, когда он входит в состояние транса и устремляется в путь, может его убить. Но, повторяю, такие припадки не имеют ничего общего с практикой "лунг-гом-па".

Самые ученые из лам, не отрицая реальности достижений "лунг-гомпа", не придают им никакого значения.

Их отношение к ним напоминает реакцию Будды в следующем эпизоде: однажды Будда, путешествуя с некоторыми из своих последователей, встретил в лесной глуши изможденного йога, жившего в одиночестве среди лесов в хижине. Учитель остановился и спросил, сколько лет уже анахорет подвизается в этом месте. – Двадцать пять лет, – ответил йог.

– Чего же вы достигли таким самоистязанием? – опять спросил Будда.

– Я могу переходить реку прямо по воде, – гордо заявил пустынник.

– Ах, бедняга, – заметил мудрец с жалостью, – неужели вы потратили на это столько времени? Ведь паромщик взял бы с вас за переправу только один обол.

А вот это напомнило дольмены, может в этом и было их предназначение...

После больше чем трехлетнего заключения во мраке монах, считающий себя достаточно подготовленным для участия в состязаниях, отправляется в Шалю (неподалеку от Жигатзе). Там его замуровывают в одну из только что описанных землянок. Но в монастыре Шалю выходное отверстие из нее делается не в кровле, а в одной из боковых стенок надстройки. Кроме того, здесь соревнующийся не выпрыгивает из своей могилы. Чтобы он мог подняться из ямы, на дне которой он должен просидеть семь суток, ему оставляют скамеечку, и он должен выйти через отверстие в стене кельи. Размеры щели рассчитаны по широко растопыренным пальцам руки, большому и среднему. Ширина щели равна этому расстоянию, т.е. составляет приблизительно 20 см. Успешно выполнивший этот трюк кандидат получает знание "Махекетанг". Трудно постигнуть, каким образом можно развить совершенно исключительные быстроту и ловкость в условиях многолетнего затворничества, в неподвижном состоянии и в полном мраке. Но тут нужно учесть, что такая духовная тренировка не имеет ничего общего с развитием физических способностей.

А вот и телепатия))) кстати ...  хорошо тренируется с помощью интернета и форумов)))

Тибетские мистики – люди неразговорчивые. Те из них, у кого есть ученики, пользуются для их обучения особыми приемами, где речь занимает очень мало места. Описание их любопытной методики выходит за рамки данной работы. Достаточно здесь отметить, что ученики отшельников-созерцателей видят своего учителя редко, через большие промежутки времени. Длительность разрывов обусловлена степенью успехов ученика или его духовными нуждами, причем о последних может судить только учитель. От встречи до встречи с учителем проходят долгие месяцы и даже годы. Однако, невзирая на такое отделение, когда обстоятельства этого требуют, учитель и ученики (преимущественно наиболее духовно развитые из них) имеют возможность общаться между собой.

В тайное учение тибетцев, как один из его разделов, входит и телепатия. По-видимому, в высокогорных районах "Страны Снегов" она выполняет роль беспроволочного телеграфа, недавно вошедшего в обиход в Европе. Но тогда как в наших странах аппаратура связи поставлена на службу всему обществу, летучая передача вестей "по ветру" (слово "рлунг" означает "воздух", "ветер", а иногда даже "дыхание" на тибетском языке. Это выражение можно перевести: "передача по воздуху", "через воздух" и т.д.) остается привилегией ограниченного меньшинства тибетских посвященных.

На Западе телепатия не новость. Явления телепатии не раз отмечались обществами, занимающимися исследованиями человеческой психики. Но почти всегда эти явления носили случайный характер и происходили помимо сознания их участников. Что касается экспериментальных попыток произвольно устанавливать телепатическую связь, результаты их остаются сомнительными, поскольку их нельзя повторить по желанию с достаточной уверенностью в успехе.

У тибетцев дело обстоит совершенно иначе. Они считают телепатию наукой, поддающейся изучению, как и всякие другие науки. Ею могут заниматься все, получившие необходимую подготовку и обладающие соответствующими способностями для применения теории на практике. Для овладения техникой телепатии рекомендуются различные методы. Но тибетские адепты тайных учений единогласно приписывают первопричину этого явления очень интенсивной, доходящей до транса концентрации мысли.

Интересно отметить, – как ни мало телепатия изучена на Западе, но в отношении причин, ее вызывающих, там пришли к тому же выводу, что и тибетцы.

Учителя мистики говорят, что желающий овладеть искусством телепатии должен в совершенстве управлять своим сознанием так, чтобы произвольно вызывать концентрацию мысли на одном-единственном объекте, причем эта концентрация должна быть очень интенсивной, от чего и зависит успешное применение телепатии на практике.

Роль сознательного "приемника", всегда готового реагировать на тончайший сигнал телепатических волн, считается почти такой же трудной, как роль "передаточной станции". Готовящийся стать "приемником" прежде всего должен настроиться на человека – возможного передатчика сигналов. У ламаистов одним из столпов духовной тренировки служит такая интенсивная концентрация мысли на одном предмете, что все другие объекты исчезают из поля сознательного восприятия. С другой стороны, эта тренировка предусматривает также упражнения, направленные на развитие способности воспринимать различные токи неуловимых сил, бороздящих вселенную по всем направлениям.

И ЕЩЕ О ТЕЛЕПАТИИ)))

Основы обучения для изучающих телепатию сжато можно обрисовать следующим образом.

Прежде всего, необходимо выполнять все упражнения, вызывающие состояние транса при концентрации мысли на одном объекте до тех пор, пока субъект не сольется с объектом.

Нужно в равной степени тренироваться в выполнении дополнительных упражнений, а именно: "опустошать" сознание от всякой умственной деятельности, создавая в нем безмолвие и совершенный покой.

Затем следует распознавание и анализ разнородных явлений, вызывающих внезапные и, по-видимому, необъяснимые психические и физические ощущения, особые состояния сознания: радость, печаль, страх и, кроме того, неожиданные воспоминания о лицах, предметах, событиях, как будто не имеющих никакой связи с ходом мыслей или действиями человека, в памяти которого они всплывают.

После того, как ученик тренируется подобным образом в течение нескольких лет, он допускается к совместным медитациям с учителем. Оба запираются в тихой, скудно освещенной комнате и концентрируют свои мысли на одном и том же предмете. В конце упражнения ученик сообщает учителю все фазы своей медитации, различные идеи, возникшие в ее процессе, субъективные представления. Эти данные сопоставляются с моментами медитации учителя: сходство и расхождения отмечаются.

На следующем этапе ученик, ничего не зная о предмете медитации учителя, старается воспрепятствовать возникновению в своем сознании мыслей, создать в нем вакуум и наблюдать неожиданно появляющиеся мысли, чувства, представления, как будто чуждые его собственным интересам и представлениям. Возникшие у ученика во время упражнения мысли и образы снова подвергаются анализу ламы, сравнивающего их с тем, что он мысленно внушал ученику во время сеанса.

Теперь учитель будет давать ученику уже конкретные задания. Последний должен в это время сосредоточиться, находясь на небольшом расстоянии от наставника. Если приказы восприняты, это будет видно из ответов или действий послушника. Тренировка продолжается, причем дистанция между учителем и учеником постепенно увеличивается. Они теперь находятся не в одном помещении, но занимают разные комнаты в том же здании, или же ученик возвращается в собственную хижину или пещеру, а через некоторое время удаляется от жилища ламы на расстояние уже в несколько километров.

Когда, благодаря духовному озарению, венчающему долгие искания и труды, перестают рассматривать себя и "других" как совершенно обособленные, лишенные точек соприкосновения сущности, телепатическая связь осуществляется очень просто.

http://lib.rus.ec/b/113320/read

Падмасамбхава излагает разделы программы духовного совершенствования системы "прямого пути" в такой последовательности:

1. Прочитать как можно больше разнообразных религиозных и философских книг. Часто слушать проповеди и речи ученых наставников, исповедующих различные истины и теории. Испробовать на себе самом всевозможные методы.

2. Из всех изученных доктрин выбрать одну, отбросив остальные, подобно орлу, намечающему себе добычу из целого стада.

3. Жить скромно и не стараться выдвинуться, иметь смиренный вид, не привлекать внимания, не стремиться быть равным великим мира сего. Но под личиной незначительности высоко вознести свой дух и быть неизмеримо выше славы и почестей земных.

4. Быть ко всему безразличным; поступать как собака или свинья, пожирающие все, что бы им ни попалось; не выбирать лучшего из того, что вам дают; не делать ни малейшего усилия получить или избежать и т.д. Принимать, что выпадет на долю – богатство или бедность, похвалы или презрение; перестать отличать добродетель от порока, доблестное от постыдного, добро от зла. Никогда не скорбеть, не раскаиваться, не предаваться сожалению, что бы ни произошло; с другой стороны, ничему не радоваться, не веселиться и ничем не гордиться.

5. Бесстрастно и отрешенно наблюдать борьбу мнений и разнообразную деятельность живых существ. Думать: "Такова природа вещей, образ жизни различных индивидуальностей". Созерцать мир подобно человеку, глядящему с самой высокой вершины на расположенные далеко внизу горы и долины.

6. Шестой этап описать нельзя – он тождествен понятию пустоты.* (*В соответствии с тибетской формулой – "одушевленные существа лишены личности – "эго". В общем смысле под понятием "пустота" можно понимать отсутствие "эго". -Прим. авт.)

Несмотря на подобия "учебных планов", бесполезно было бы пытаться установить правильную последовательность многочисленных упражнений, придуманных тибетскими "отцами пустыни". На практике все эти упражнения комбинируются, и не только каждый учитель-мистик имеет свой собственный, ему одному присущий метод, но редко даже в руководстве двумя своими учениками он применяет одинаковые приемы.

Нам необходимо примириться с хаосом, в общем, представляющим результат хаоса индивидуальных стремлений и склонностей; адепты "прямого пути" не желают упорядочить его и влить в одну общую форму. Девиз высоких вершин "Страны Снегов" – свобода. Но в силу какого-то удивительного парадокса монахи не используют эту свободу для самого полного подчинения своим духовным наставникам. Послушание обязательно только в отношении тренировки и образа жизни, предписываемых учителем. Ученику не навязывают никаких теорий. Его сознание всегда свободно, он может верить, отрицать, сомневаться, соответственно своим природным склонностям.

Один лама сказал как-то мне, что роль наставника "прямого пути" прежде всего заключается в руководстве подготовительным периодом очищения. Учитель должен побудить своего ученика освободиться от верований, идей, благоприобретенных привычек и врожденных склонностей – от всего, что развилось и укоренилось в его сознании как следствие причин, возникновение которых затеряно во тьме времени.

Умственный склад анахоретов и их учеников не имеет ничего общего с психологией "медиумов" западного полушария, дающих сеансы за вознаграждение и разрешающих критическое изучение вызванных через них явлений. Самый смиренный из учеников тибетского гомтшена весьма удивился бы, если бы ему предложили нечто подобное. – Меня очень мало беспокоит, верите ли вы в эти явления или нет, – сказал бы он. – У меня нет ни малейшего желания вас убеждать. Это профессия фигляров – кривляться перед толпой. Я же не даю театральных представлений.

Суть в том, что на Востоке не выставляют напоказ своих знаний магии, философии или психики. Соответственно, чрезвычайно трудно добиться откровенности в этих вопросах… Изучающий страну путешественник может получить очень гостеприимный прием у ученого ламы, в течение нескольких месяцев пить с ним чай в домашней обстановке и все-таки уехать с убеждением в полном невежестве своего хозяина. А между тем, он мог бы не только получить исчерпывающие ответы на все интересующие его проблемы, но и научиться еще очень многому, что ему даже и не снилось.